Коллектив авторов - Осторожно, писатели! [сборник]

Ну и досталось нам от моей мамы на орехи! А Мишке ещё за шоколадный дневник в школе влетело.

А Манька‑вредина — ничего, на другой день просто в садик пошла.

— Дети, придумайте предложение из трёх слов — чтобы в нём было подлежащее, сказуемое и определение, — предложила учительница классу.

Серёжа поднял руку.

— Новая ручка потекла, — сказал он, вставая.

— Правильно, умница, — похвалила его учительница. — «Ручка» — это подлежащее, «потекла» — сказуемое, и «новая» — определение. Молодец, садись.

Но Серёжа продолжал стоять.

— Ты ещё хочешь что‑то сказать? — спросила учительница. — Ну, говори.

— Новая ручка потекла.

— Но мы это уже слышали. Я же сказала, что правильно. Молодец, садись. Садись же, Серёжа. Почему ты стоишь?

— Новая ручка потекла, — в третий раз повторил Серёжа. — Ручка потекла, Лидия Сергеевна. — Он показал испачканные чернилами ладошки и белую рубашку. И заплакал.

Рома гуляет в парке. А там девочка залезла на дерево. Непорядок.

— Девочка, сейчас же слезь, — строго говорит Рома, подойдя к дереву. — Ты можешь упасть, тебе будет больно.

Девочка не реагирует.

— Девочка, ты что, не слышишь? Слезь, кому говорю!

— Мама, он меня достал! — не выдерживает девочка.

— Ну что ты говоришь? — возмущается Рома. — Ты думаешь, что говоришь? Как же я тебя достану? Ты же вон как высоко.

Рома с мамой идут мимо магазина игрушек.

— Мамочка, давай зайдём, — просит Рома.

— У нас мало денег, — отвечает мама.

— Мы ничего не будем покупать. Я только посмотрю.

— Только никаких просьб, — соглашается мама.

Вот походили они по магазину, рассмотрели все игрушки, пора на выход. Уже у самых дверей сердце Ромы не выдерживает. Он хватает первую попавшуюся машинку и исподлобья смотрит на маму.

— Рома, мы же договорились, — укоризненно напоминает мама.

Последовавший вопль напоминает крик поросёнка под ножом мясника. Испустив его, Рома испытующе смотрит на маму. Мама молча смотрит на Рому.

Второй вопль на порядок пронзительнее первого. В магазине звенят стёкла. Сбегаются испуганные продавцы.

— Всё? — спокойно спрашивает мама.

— Всё, — покорно кивает Рома. Кладёт на место машинку, и они с мамой выходят из магазина.

Роме исполнилось 5 лет. На дне рождения Ромы тётя Тома говорит ему:

— Ромочка, 5 лет назад тебя принёс аист.

— Что вы, тётя Тома! — восклицает Рома. — Это всё неправда — про аиста. На самом деле дети рождаются у мамы из животика.

— Неужели? — притворно удивляется тётя Тома. — А как же они там появляются?

— Вот этого я пока не знаю, — вздыхает Рома. — Но обязательно узнаю.

— Рома пришёл в гости к дедушке и бабушке. А у них есть замечательный кожаный диван — такой широкий, упругий.

— Дедушка, можно я попрыгаю на твоём диване? — спрашивает Рома.

— Если обещаешь остаться у нас жить, тогда прыгай, — ставит условие дедушка.

— Ладно, остаюсь, — соглашается Рома.

Вот он напрыгался всласть, слез с дивана и говорит:

— Знаешь, дедушка, я передумал. Дети должны жить с родителями.

Один фильм в одночасье перевернул мою жизнь: в деревню привезли индийское кино. Мы с сестрой Ольгой посмотрели «Зиту и Гиту» и… заболели. Болезнь называлась: «Ты — Зита, я — Гита».

В этот раз бабушка и тётка были слишком заняты: тётка, взяв хворостину, ушла встречать коров, а бабушка хлопотала во дворе.

Ольга была выдумщицей:

— Давай сошьём сари, — сказала Зита, которая Ольга.

— Нас выпорют, — предположила Гита, то есть — я.

В старом комоде хранились куски цветных тканей.

— Тогда снимем тюль с кухни, а потом повесим обратно. Он всё равно старый.

Мы обмотались тюлем и распустили волосы.

— Давай нарисуем родинку на лбу, чтоб как по правде.

Мы перерыли весь дом, выдвинули все ящики комода — ни одной помады в деревенском доме не нашлось: бабушка отродясь не красилась, а тётка, хоть и молодая, была с бабушкой солидарна.

Выручила герань. Мы оторвали несколько лепестков, выбрали поярче, послюнявили и прилепили на лоб — индийские красавицы!

Тайком вышли из дому. Где‑то мычали «священные животные», в траве шуршали индийские змеи, а копёшки травы превратились в слонов…

— Двигай бёдрами, — сказала Зита. — Вдруг Васька с Серёжкой нас увидят…

Мы, пританцовывая, дошли до родника — ни души. Несколько раз совсем не повезло: в темноте вляпались в «священные лепёшки» (а по условиям жанра пришлось идти босиком). Цикады трещали, как оголтелые. Кто‑то матерился:

— А ну стой, зараза!..

— Хочу в туалет, — сказала Ольга и, приподняв «сари», присела в траву.

— Ой, мамочки! — заорала Зита через минуту. — Крапива!

Оказалось, и в Индии тоже крапива росла…

Мы пошли обратно. В бабушкином доме уже горел свет.

— Зита, — заныла я, — давай ещё разок пройдём мимо Васькиного дома!

— Дура ты, Гита! У меня попа огнём горит, а у тебя один Васька на уме!

Васька действительно был красивый мальчишка: чёрненький, загорелый. И Зита сдалась.

В кромешной темноте две «индианки» подошли к Васькиному дому. Про танцующие бёдра мы и думать забыли!

— Ё‑моё! — заорали в потёмках. Голос оказался Васькиным.

Он мирно сидел на завалинке и вдруг увидел в потёмках две фигуры в белом — чистые привидения! Но он был не из робкого десятка — поднялся и пошёл навстречу.

— Бежим! — крикнула Зита, и мы, путаясь в тюле, бросились бежать.

…В сенях стояли полные вёдра с парным молоком.

— Хочу пить, — сказала Зита, наклонилась к подойнику, отхлебнула…

Передо мной стояла моя сестра Ольга: лепесток от герани отлетел, а над верхней губой появились белые усы. Босые ноги, попав в «священную лепёшку», стали грязно‑зелёного цвета, волосы растрепались, а подол «сари» стал чёрным.

— Ну ты страшная!

— Сама дура!

В сени с хворостиной вышла бабушка Таня. Она была строгая женщина:

— Подьте‑ка сюда, красавицы!

И Ольгина попа, в отличие от моей, пострадала за этот вечер во второй раз.

— Баба‑а‑а! Больна‑а‑а! — орала Зита, а я ей подпевала.

Дома, при свете лампочки, мы смогли насладиться зрелищем: перевёрнутые вверх дном ящики комода, помятая герань и бестюлевые окна.

— А чё это было? — спросил утром Васька. Видно, всё‑таки узнал.

— Эх, Вась, ты никогда не был в Индии, — сказала Зита.

Васька покрутил пальцем у виска. А я охладела к индийским фильмам через десяток лет окончательно.

Учительница поправила очки и добавила:

— В каждой сказке Андерсена есть поучительный момент. Кто внимательно прочтёт «Свинопаса» — тот сможет ответить, какова мораль этой сказки.

Маруська была прилежной второклашкой.

Сразу после ужина она открыла на экране монитора сайт со сказками и села искать мораль в «Свинопасе».

Несмотря на то, что никто Маруську не слушал — я мыла на кухне ненавистную посуду, а муж в гостиной просматривал газету — читала Маня громко и с выражением. По‑другому она не умела. Да и «выражать», как выяснилось позже, ей было что.

Когда через полчаса Маня пожаловала на кухню, я поинтересовалась:

— Ну как? Нашла в сказке мораль?

— Мама, — рухнула на табурет возбуждённая Маруська. — Ты бы знала, что этот Андерсен пишет!

— Вообще‑то я читала Андерсена. И «Свинопаса» читала. А что тебя так возмутило?

— Значит, ты считаешь, что эта сказка подходит второклашкам? Я имею в виду — по возрасту!

Маруськиному негодованию стало тесно на кухне, и она, схватив мою пенную по локоть руку, потащила меня в детскую к монитору.

— Посмотри сюда. Ты уверена, что именно эту сказку читала?

И Маня ткнула пальцем в экран.

Засомневавшись, я пробежала глазами по строчкам.

— Всё правильно: принцесса отказала принцу, а со свинопасом за волшебный горшочек с бубенчиками поцеловалась десять раз. За музыкальную трещотку — сто! Это та самая сказка. Из моего детства.

Я посмотрела на дочь и уже не так уверенно добавила:

— Ну, в общем‑то, нормальная сказка.

— Нормальная?! Шутишь?! А ничего, что вся сказка про поцелуи?! А то, что принцесса ещё и фрейлин заставляла с принцем целоваться — тоже нормально?! Это же детское произведение! Дет‑ско‑е!

И Маруська сжала губки, как делала это всегда в моменты сильного возбуждения.